— Илья Рахмиэлевич, какие чувства вызывает вышедший четырехтомник?
— Да, вот наконец он собран. Надо было оглянуться назад, посмотреть, что я все-таки интересного, полезного сделал. Это, конечно, далеко не полное собрание сочинений. Например, до этого у меня вышла книга “Квадрат четверостиший”, куда вошло 314 четверостиший, а здесь их только 60. Но это такой дайджест. Первый том — поэзия, второй — песни, сонеты и посвящения, в третий вошли две книги — “Пугачева и другие” и мое огромное интервью с Игорем Минутко “Маэстро”. Мне оно нравится, в нем есть что-то исповедальное… И четвертый том — произведения для детей.
— В этих книгах читатель найдет очень много сюрпризов от Ильи Резника. Например, басни.
— Да, у меня 59 басен написано, сюда вошло не так много. Много детских произведений печатается впервые. То есть впереди у меня книга басен, книга для детей, есть у меня из неопубликованного сатирическая поэма “Мужик”, одесские новеллы… Но, надеюсь, даст Бог, полное собрание сочинений я когда-нибудь сделаю.
— Как думаете, сколько в нем может быть томов?
— Ха-ха! Думаю, томов восемь — очень много лирических посвящений, импровизаций и прочего, что не вошло в этот четырехтомник. Но он очень ладный, симпатичный получился.
— Здесь ваши воспоминания о людях, которых вы знаете много лет. Пугачева, Паулс, Вайкуле, Леонтьев и множество других. Не сомневаюсь, что за эти десятилетия многие из них очень изменились. Сильно ли огорчают вас перемены, которые людям приносит время?
— Это уважение к памяти, к периоду, когда я работал с этими людьми и они были счастливыми. Но все мимикрирует, все меняется. Меняются характеры, кто-то становится экономным, кто-то — замкнутым… Время не щадит людей. Но мои лирические посвящения, вошедшие в один из четырех томов, написаны с любовью к этим людям, о которых я писал стихи. И во мне это чувство неизменно — и к Высоцкому, и к Шварцу, и к Пугачевой, и к Паулсу, и к Рязанову… Это был выплеск души, любви, уважения, почитания. Многие даже и не знают, что я им написал эти посвящения! Например, Калягин не знает, Евтушенко не знает, Андрей Вознесенский тоже не успел узнать… Я же не говорил им: смотри, я написал тебе стихи. Нет, просто я сам для себя объяснился в любви к Людмиле Гурченко, Алисе Фрейндлих и многим другим прекрасным людям. Это искренно, это частица жизни.
— Алле Борисовне посвящено множество страниц прозы и несколько стихотворений. Но самым нежным, милым стихотворением мне кажется “Говорящие вещи”. “В два голоса Шлепанцы всхлипнули вдруг: “Она нам не пара! Она нам не друг! Как дома, так мы на ногах каждый раз, а выйти на сцену стесняется в нас!..”
— Для меня очень ценна ваша оценка именно этого стихотворения! Думаю, она не очень поняла его. Нет, Алла его не заметила. Она часто бывает очень скупым на похвалу человеком. Например, когда у меня вышла первая книга “Избранное” и я ей ее подарил, она не сказала “здорово”, “плохо”, “халтура”, “гениально” — ничего не сказала, кроме: “Пожалуй, я свою программу так и назову — “Избранное”. Стихотворение это с большой любовью к ней написано, все-таки для Аллы было 57 моих песен. Часть жизни прожита рядом, сотворчество, много чего было… В книге, конечно, только позитивные моменты, я старался не вспоминать, какие были прорехи, огрехи, размолвки. Но то светлое, что дало для нашего сотворчества такой высокий результат, я постарался отразить.
— Ее воспоминания о съемках клипа “Делу время”: “Нищее телевидение! Бигуди мои! Стакан мой! Телефон из дома! Швабра моя! Только музыка Паулса да стихи Резника!..”
— Так и было. У телевидения просто не было опыта, ведь клипы тогда не снимали. Все это делалось одной камерой, только средний и крупный план… Мы сидели в ресторане в Петербурге, ждали этого “Огонька” как манну небесную, а когда увидели, как это ужасно снято, с Аллой истерика была, ей плохо было. Мы так надеялись на эту песню, но тогда она никак не прозвучала в силу неталантливости режиссера клипа.
— Можно ли угадать, станет песня хитом или нет?
— “Старинные часы” я написал за 20 минут, а они так неожиданно и ярко прозвучали. Никогда не знаешь, что выстрелит, что не прозвучит. Зрительский успех — это вообще тема для диссертации. Из чего он слагается? Сегодня так, завтра эдак. Что на него влияет? Состояние общества, атмосфера, чисто социальные вопросы, как себя чувствует зритель, какой поэт, какой исполнитель, композитор, оранжировщик…
— Понятие “эстрада” складывалось буквально на ваших глазах. Согласны ли вы с негативной оценкой сегодняшней эстрады?
— Сейчас это уже не эстрада. Раньше было много разговорников, сатириков, были яркие личности на эстраде, которые несли свою тему. Был романтизм, свет, даже наив. Сейчас все то, что происходит, называется шоу-бизнесом с этими тусовками. Я это не приемлю. Одни и те же лица, муссируется 20—30 имен, кто куда посмотрел, кто как отдохнул и загорел, кто на ком женится… Большинство песен, которые я бы сейчас принес на радио, не приняли бы, сказали бы, неформат. “Маэстро” идет 4,5 минуты — нет, нам 3 надо! Поэтому эти современные песни и тухнут, как мотыльки, взлетают и сгорают, когда их перестают поддерживать материально. Назовите хоть одну песню пятилетней давности, которая сейчас жива? Не назовете. А наши песни живут уже 30—40 лет.
— Это противоречие — “поэт-текстовик”. Откуда вообще взялся негатив в отношении к поэтам, которые пишут стихи для песен?
— Это придумали профессиональные поэты. Вот мы, поэты, пишем чистые, некоммерческие стихи, думаем только о высоком, наша поэзия на века! А это штукари, халтурщики… Поэт-песенник — это было клеймо. Это зависть к успеху, к известности. Песни высокого класса мало кто из поэтов умеет писать. А писать чистую поэзию, когда ты свободен, не связан ни с певцом, ни с музыкой, — это же счастье. Пиши хоть про синхрофазотрон, хоть про девятый круг ада. А в песне есть ограничения. Что такое “поэт-песенник”? Значит, Чехов — писатель-рассказчик? Поэт есть поэт, пишет он балладу, сказку или стихотворение.
— Есть ли у вас стихи, которые вы никогда никому не покажете?
— У нас с Аллой есть переписка. Когда я жил у нее, я писал ей очень ернические стихи, конечно, их не напечатаешь. Но это дружеская переписка. Поэт рано или поздно все равно все свое отдает публике: комическое, трагическое, исповедальное… Я помню, один ленинградский поэт мне говорил: ты пишешь на потребу, а я для — себя. А я ему говорю: раз ты для себя пишешь, что ж ты ходишь по редакциям? Раз для себя — написал, ночью встал в тапочках, прошаркал в кабинет, перечитал, потом можешь сжечь… Эта зависть к популярности была всегда.
— Ваши стихи и рассказы для детей мало известны широкой публике…
— Известны мои детские песенки “Золушка”, “Маленькая страна”, “Бабушка с дедушкой”, но я никогда не пиарил свои детские книжки, никогда их не продавал, я дарю их на своем конкурсе “Маленькая страна”, на благотворительной акции “Служить России” в Кремле я дарю 6000 книг. Весь тираж отдаю туда. Мне претит продажа, коммерция в этой области.
— Что из того, чем вы сейчас заняты, для вас важнее всего?
— Вдогонку выпускаю книгу, рабочее название “Две звезды и другие созвездия” — лирические посвящения, эпиграммы, посвящения, которые родились на программе, и шаржи выдающегося карикатуриста Владимира Мочалова вместе с моими рисунками. Веселая, яркая, острая книга.
